Мечты и кошмар
Слепят вспышки, фотографы окликают нас, толпа жмется к барьерам. Момент одновременно очень короткий и очень длинный. У меня нет привычки к этой церемонии, и я не чувствую, что участвую в ней по праву, даже притом, что играю главную женскую роль в фильме. В этот вечер мне снова не хватает уверенности в себе… Мы — Клод Лелуш, Джереми Айронс, вся съемочная группа и я — последними идем по дорожке. Мы завершаем фестиваль в Каннах с фильмом «А теперь… Дамы и господа».Во второй половине дня на пресс-конференции я смогла рассказать о моей роли. О страданиях Джейн, о ее разбитой жизни. Я даже объяснила, как фильм и его сюжет привели к тому, что я создала шоу «Пиано-бар», то есть «бар с пианистом» («Piano Ваr»), с которым скоро поеду в турне. В него вошли известные французские песни, которые я исполняю на английском языке.
Разумеется, я горда тем, что поднимаюсь по знаменитой лестнице под руку с Джереми Айронсом, актером, которым я восхищаюсь. Но я умею оставаться скромной в присутствии великих режиссеров. В этом году на фестивале присутствуют Дэвид Линч, Скорсезе, Миллер и множество знаменитых актеров. Говоря откровенно, я никогда не мечтала о красной дорожке и безумствах фотографов, как никогда не мечтала тайком о том, что буду выходить замуж в красивом, как у принцессы, платье.
Я не актриса. Чтобы в это поверить, нужно было бы начать все сначала. Одного раза недостаточно, так мне кажется, чтобы я почувствовала себя на своем месте. И потом, я чувствительна к почестям, но не без ума от них. Подлинное доказательство уважения — это крики и слезы публики во время концертов или слезы фанатов.
Фестиваль в Каннах меня немного разочаровывает. Атмосфера, о которой мне не перестают рассказывать с похвальбой, кажется мне достаточно бесцветной, возможно потому, что мы приехали под занавес. Я помню прекрасный вечер, проведенный в обществе Джереми, и забавный снимок на коленях у Хью Гранта, но нет того света, который в то время я ожидала от пребывания в Каннах.
Несколько лет спустя я вернулась, чтобы подняться по ступеням лестницы вместе со звездами фильма «Океан 13» («Ocean 13»), и тогда я почувствовала то возбуждение, о котором мне все говорили. Благодаря очень короткой встрече… с Джорджем Клуни! Я отправилась на благотворительный ужин, устроенный Шэрон Стоун в пользу АМФАР, американской организации по борьбе со СПИДом, с отчаянной надеждой, как истинная поклонница, его там встретить. Я без ума от него. Он напоминает мне моего отца. Я не была разочарована.
Я ищу свой столик, делаю три шага назад. И в этот момент я толкаю какого-то мужчину в спину, инстинктивно начинаю извиняться и тут понимаю, что это Джордж Клуни собственной персоной. Мне не хватило присутствия духа, чтобы заговорить с ним, найти какую-то фразу, чтобы удержать его возле себя. Я в истерике от того, что он на расстоянии вытянутой руки от меня, а где же моя находчивость? Я едва сумочку свою не съела!
Часто, когда я говорю об известных мужчинах,
которые мне нравятся, люди удивляются. Мне говорят:
— Как же так? Ты же известная, и ты с ними не знакома?
Им кажется, что все знаменитости знакомы друг с другом и ходят друг к другу в гости!
* * *
По возвращении из Канн я начинаю турне «Пиано-Бар» в Париже в зимнем цирке. А потом улетаю в США. В Нью-Йорке я проездом — и на этот раз я не чувствую себя такой маленькой — по дороге в Чикаго и Детройт, рабочий город, чье покрытое дымами небо напоминает мне один маленький приграничный городок… Скоро я приземлюсь в Калифорнии, побываю в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. У меня нет времени погулять по городам, чтобы узнать их. Мы не остаемся в одном городе даже на сутки. Я приезжаю, пою и уезжаю. Атмосферу места, в котором я нахожусь, для меня создает публика. Публика — это единственная достопримечательность, которую я посещаю. Аранжировки вносят интимную нотку, создают близость во время концертов. В довольно сексуальном наряде я начинаю спектакль словами: «А теперь… дамы и господа…»
Я возвращаюсь во Францию, чтобы дать несколько концертов в разных городах. Я останавливаюсь, среди прочих, в Тьонвилле, куда я приглашаю мою семью. А потом Экс-ан-Прованс. И в этот вечер мое турне покрывает черная вуаль. Я в моей гримерной, я только что закончила спектакль, и я без сил. Как обычно, я лежу, задыхаясь, и меня смешит тявкающая и подвывающая Текила. Я вся мокрая, я понимаю, что надо встать и переодеться, пока я не замерзла. Я здесь, уставшая, как после бега, в таком же состоянии.
В гримерную входит Сирил, его побелевшее лицо сурово. В глазах блестят слезы, он печально смотрит на меня. Забавная сцена с собачкой, энтузиазм после сцены, горячая жизнь, которая секунду назад текла, остановилась. Не надо быть ясновидящей, чтобы по выражению его лица понять, что произошел несчастный случай, что-то очень неприятное.
— Пат, твой брат…
Я сразу же думаю о Бруно, он один из моей семьи болен, единственный, у кого в этот момент могут быть серьезные проблемы со здоровьем. Известие о его смерти меня замораживает. Я сержусь на Бруно за его трусость. Во мне столько же гнева, сколько и печали. Я знаю, что жизнь может быть суровой. Но я так же знаю, что первое правило, переданное нашими родителями, — это настойчивость, сила воли, храбрость. Сражаться, даже если удачи меньше, чем у других. Нельзя дать врагу победить, не сказав ему ничего. Надо быть гордым. Не уходить, особенно, когда тебе сорок девять лет. Даже когда стоишь на краю. Бруно был обречен не больше нас всех. Я опустошена, я нервничаю. Я сержусь на него за то, что он нас оставил, нас, его братьев и сестер, особенно его жену и детей. Племя несчастных, которое наталкивается на тайну, не имея власти ее разгадать.
Когда я была маленькой, Бруно был тем братом, который получал удовольствие, призывая нас к порядку, напоминая об обязанностях и чувстве долга. Мы очень его боялись. Я побаивалась его больше, чем отца. Было достаточно неприятно постоянно иметь рядом брата, который наблюдает и проверяет, критикует и отчитывает. Но в остальное время, когда он нас не ругал, он был милым и забавным. Позже он узнал, что у него диабет, и изменился. Он стал забывать о необходимости быть серьезным, перестал занудствовать и улыбался жизни. Хотя он был немного колючим, но с возрастом смягчился. Другой мужчина, другой брат. Было трогательно видеть, каким мягким стал Бруно, самый строгий из братьев. Я все лучше и лучше ладила с ним. Мне нравится смеяться, я любила поддерживать его шутки и отвечать на его остроты. Мы начали очень хорошо, весело проводить время вместе.
Но мой бедный брат накопил неприятности. Помимо диабета, у него начались проблемы с сердцем, серьезные. Тройное шунтирование заставило его долго оставаться в больнице. Неприятности со здоровьем, следовавшие одна за другой, заставили его погрузиться в длительную депрессию, из которой было трудно выйти. Он не мог выносить слабость своего тела.
Невыносимую боль, которую я чувствую в эту минуту, я хотела бы показать ему, чтобы он понял свою ошибку. Я долго не смогу снова спеть его любимую песню «Черный орел».