Воробышек
Возвращаются хорошие деньки и вместе с ними ярмарка. Издалека видны аттракционы — горки, поезд-призрак, автодром, машина для стрельбы по тарелочкам, огромные розовые и зеленые плюшевые фигуры, гадальный автомат — ни о чем не забыли, все на месте. С момента их появления в городе накануне вечером я вне себя от возбуждения.

Ирмгард заканчивает уборку кухни, яркие слепящие неоновые лампы она уже потушила. И вдруг через открытое окно с ярмарки до нее доносится знакомый голос, который вызывает у нее волнение. Этот низкий, но свежий голос поет… Моя мать сначала узнает песню Клода Франсуа, а потом и мой голос. «Да это же Патти!» — говорит она, разбудив моего отца, уснувшего в кресле. Она не станет меня ругать за то, что я ушла, не предупредив ее, что пела, никому ничего не сказав заранее. Она мне верит, это уже не в первый раз. Теперь она уже знакома и с Антуаном, хозяином ярмарки, и его ярмарочными торговцами, фокусниками и артистами.

И они меня действительно любят, наверное, я вызываю у них нежность и кажусь уникальной. Они просят меня петь. Я девочка, которая поет песенку, я еще один аттракцион. В качестве компенсации они дают мне билеты на автодром или какие-нибудь другие развлечения, пакетики с конфетами…

На рынке, где мы с моей сестрой помогаем разбирать стеллажи, нам платят яйцами и сыром. Для нас с Кариной это первый труд за вознаграждение! Я привыкла, что за мои песни меня благодарят маленькими подарками: сладостями, какими-то мелочами. Так происходит всегда с того момента, как мне исполнилось шесть лет… Впервые это случилось на карнавале в Форбаке, где я родилась. Переодетая, я ходила с другими детьми от двери к двери и пела. Это традиция, в чем-то сродни празднику Хэллоуин. Принято одаривать конфетами детей, которые обходят квартал. Мы получали в награду faserkechle, пирожок с начинкой или мелкую монету.

У меня не оставалось впечатления, что я прикладывала какие-то усилия, и мне это даже нравилось. Не помню, чтобы я заучивала слова или мелодию. Я тренировалась дома со старым проигрывателем. Я пела перед зеркалом вместе с Шейлой и Сильвией Вартан.

Мне весело, это не работа, а, скорее, развлечение. Куда труднее ходить в школу, скучать на стуле в блузе в цветочек. Я устраиваю себе спектакль, и в моем возрасте это игра. Мне очень нравится мой голос, и я слежу за тем, чтобы он оставался грубым, низким: я опасаюсь высоких нот, какие слышу, когда мама нервничает. Мне часто говорят: «Я не спрашиваю тебя, кем ты хочешь стать, когда вырастешь, конечно же, ты станешь певицей». Мне нравится петь, и это, должно быть, заметно. Не может быть даже речи о том, чтобы пропустить конкурсы певцов, когда их устраивают. Да и поводов подходящих множество, ярмарки с гуляньями или деревенские праздники. А еще мы с папой обходим бары. Я тренируюсь в пении, забираясь либо на стул, либо к нему на колени, а папе наливают за это пива. Мы вдвоем составляем отличную команду.

Во время конкурсов я сильнее других одержима желанием победить, я пою всем сердцем, и у меня настолько сильная мотивация, что я поражаю взрослых. Пусть я тощая, словно мартовская кошка, и очень юная, я пою как толстуха с бутылкой. Иногда люди ради шутки заглядывают мне за спину, чтобы проверить, не поет ли за меня кто-то другой. Не имеет значения, каким будет приз, только бы его вручили за первое место. Это главное, потому что призы редко оправдывают мои ожидания. Я заметила, что самое лучшее, что мне вручают, это пакетики с конфетами. В последний раз на деревенской площади мне подарили оранжевый радиоприемник, такой крошечный, что в нем нет даже места для батареек. Я никогда не буду им пользоваться.

Но вот где у меня нет никакой уверенности, что я заработаю какой-то трофей, сладость или дешевый предмет, так это на праздниках. Там я исполняю две-три песни, но это не конкурс. Я там с родителями, и люди просят меня спеть в качестве одолжения. И я пою. В первую очередь с сознанием того, что я доставляю удовольствие маме и папе. Я хорошо вижу мамину сияющую улыбку, слышу, как папа хвалится, повторяя: «Это моя дочь! Это моя дочка!» И у него на глазах слезы, когда он это говорит. Папа у меня человек чувствительный, эмоциональный. Он плачет, а через две минуты уже смеется собственной шутке. Единственная мелочь, которая меня беспокоит, это мое платье. Оно мне по росту, но не по вкусу. Высокий ворот слегка сжимает мне горло, а хаотичные воланы на пластроне и по подолу заставляют меня чувствовать себя смешной. И к тому же у моей сестры точно такое же платье, только другого цвета. Она в зеленом, я в голубом. Я не осмелилась ничего сказать маме, она заказала их у портнихи специально для свадеб моих братьев.

Мне куда больше нравится мой костюм девушки-барабанщицы. Я надеваю юбочку и высокие белые сапоги, зеленую куртку и такого же цвета шапочку. Хотя в моем костюме я кажусь себе почти хорошенькой, но девушкой-барабанщицей я стала из-за спортивной и зрелищной составляющей. Мне очень нравятся чечетка и гимнастика, идущие за компанию. Мне необходимо двигаться, нарастить мышцы, заниматься спортом.

Как и моя сестра, я стала членом группы «Пакс» девушек-барабанщиц из Стиринг-Венделя. Как только в городе какое-то событие — спортивное, музыкальное, государственное или другое, — мы проходим по улицам под звуки барабанов с нашими металлическими палочками. И мы не только идем строем. Мы выполняем очень сложные хореографические перестроения и танцевальные па. Это физическая нагрузка, которая требует ловкости. Так как меня назначили капитаном младшей группы, я должна дирижировать ею, показывать линию движения, смену направления, в каком-то смысле передавать им партитуру парада. Мне случается и петь вместе со всеми, но это бывает редко. Меня незачем просить надеть форму девушки-барабанщицы и отправиться маршировать вместе со всеми. Даже по утрам, когда на улицах скользко от заморозков, когда холод пытается меня парализовать, несмотря на слой газет, в который меня завернули. Когда от холода застывает улыбка на лице, и он пронизывает мои слишком тонкие колготки, у меня есть мотивация, я горда тем, что я девушка из «Пакс».

И потом меня так и опознают. Теперь, когда я даю маленький концерт, на афишах можно прочесть: «При участии Падди Пакс». «Падди» это от «Пат», сокращенного имени «Патрисия». Когда я в первый раз увидела афишу, я была горда и умирала от смеха. Сценический псевдоним, но какой псевдоним!

А еще мое имя появляется рядом с названиями групп, в которых я пою. Я быстро стала участницей мелких групп с участием парней моего квартала или их друзей. Мы встречались по-соседски и как-то устраивали так, чтобы давать концерты на местных праздниках. Например, я спела с «Черными цветами», с группой Эрика Бернара, группами «Мефистофель» и «Городской бибоп»… Мы репетируем, вывешиваем афишки в магазинах, выступаем на местных праздниках и празднике пива. В конце сентября в приграничных немецких и французских деревнях мэр пробует первое пиво этого года. За ним это делают все остальные, и кружки начинают циркулировать. В течение пятнадцати дней все пьют за здоровье того, что пьют, за хмель! Идеальная обстановка для нас, начинающих артистов.

Помимо многочисленных выступлений мы часто собираемся вместе, чтобы репетировать. Наша специализация — разнообразие. Это заменяет мне уроки пения или музыки, посещать которые я не могла бы по финансовым соображениям. Чем больше я пою на сцене и вне ее, тем больше я узнаю. Нет, не технику, ее я не освою никогда, намеренно. Я должна пропеть любую ноту, модулировать голос, адаптировать его к тому, что я пою, форсировать звук, если это нужно. Моя большая победа — это умение исполнить песню «Нью-Йорк, Нью-Йорк», которую считают трудной. Я не Лайза Минелли, но думаю, что у меня получается.

Во всяком случае, получается лучше, чем в школе. Я ничего не имею против колледжа, но думаю, что мне там скучно, у меня смутное ощущение, что мне там нечего делать. Я чувствую себя не на своем месте, иммигранткой на чужой земле. Я ничего не имею и против моих преподавателей, и они ничего не имеют против меня, но они мне кажутся далекими. Я по натуре не революционер, и я не создаю проблем для преподавателей, которые, в большинстве своем, отвечают мне таким же безразличием. За исключением одного, которого я хорошо помню. Преподавателю математики месье Мюллеру я нравилась, и со мной он общался чуть больше, чем с другими. На весь остальной класс он наводил ужас своими густыми бровями и суровым видом. Ко мне он обращался «мадемуазель Каас» и не докучал мне.

Короче говоря, я не фанат школы, и когда по утрам я представляю длинный день, который мне предстоит там провести, я подавлена. Я смотрю на часы на стене кухни, когда пью шоколад, закрываю глаза от яркого слепящего света ламп, а когда открываю, то надеюсь увидеть, что на часах уже время полдника. Я хотела бы, чтобы стрелки бежали быстрее, подталкивая время. Но нет, все еще утро, и я должна встать, вырвать себя из кухни и идти на автобус, в котором тоже ничего не происходит. Сегодняшний день — исключение.

Михаэль взрослый парень, достаточно высокий и сильный, чтобы быть главарем. Он забавляется тем, что плюет через окно на пожилого мужчину, идущего по улице. Мне это кажется гнусным, и я позволяю себе сказать ему об этом. Так как ему не по душе то, что он считает нахальством, он хватает меня за волосы и заставляет вальсировать на откидной скамеечке. Ему легко. Он втрое крупнее меня. Но я отделываюсь лишь несколькими царапинами. К счастью для меня, он на этом остановился! Когда я вернулась домой, я была горда тем, что захотела защитить пожилого человека, и не сомневалась в том, что мама похвалит меня за такую смелость. Но она на меня наорала. Она упрекала меня в том, что я умничала, что позволила более сильному наброситься на меня. И она заставила меня пообещать, что я никогда больше так делать не буду.